Руни Мара: Подмена 

Незабываемо прекрасная и не менее загадочная, Руни Мара является самой таинственной главной леди Голливуда. 

«Я чувствую себя немного… шизофреничкой», − сообщает по-секрету Руни Мара, говоря о квартете совершенно разных ролей, которые она сыграла в этом насыщенном, закрученном работой году, с тех пор как роль в «Девушке с татуировкой дракона» Финчера принесла ей номинации на «Золотой глобус» и «Оскар», и вознесла ее на звездный Олимп. 
Мара прилетела на фотосъемку для обложки Vogue ночным рейсом из Мериды в Мексике, где она снималась в последнем фильме Терренса Малика. Уникальный режиссер был очень требовательным. «Он гений», − говорит Мара, приверженка его методологии. Хотя она и признает, что это был «определенно, самый сложный опыт, просто потому, что каждый день был разным. Так что если в один день ты привыкаешь к чему-то, то на следующий будет что-то еще». 
Ранее в этом году она работала с гротескным Спайком Джонзом над научно-фантастическим романтическим фильмом «Her», и со сценаристом-режиссером Дэвидом Лоуэри над независимой картиной «Разве это не святые тела», любовной историей, разворачивающейся в 70-х годах на холмах Техаса. Ее четвертый проект в 2012 году, саспенс-триллер «Побочный эффект», выходит на экраны в этом месяце. «Это было очень странно, прыгать от одного персонажа к другому, − говорит хамелеон-Мара. – Все четыре роли были очень значительным опытом… Я, правда, иногда чувствовала, что все те вещи происходят со мной. Хотя очевидно, что это не так. Но это тяжело – переходить от одного к другому». 
«Я гиперкритична к себе, − добавляет она сдержанно. − Всякий раз, когда я вижу то, что получилось, я хочу это переделать, потому что ты понимаешь что-то по ходу дела, и всегда открываешь для себя новые вещи. Возможно, я чувствую это ко всему, что я сделала». 
Она просто не выносила себя на экране «Девушки с тату» и лихо сопротивлялась, пока не пошла в кинотеатр неподалеку от манхэттенского Юнион-сквера, и не купила билет в зал с обычными зрителями. «На самом деле, я хотела пойти одна», – рассказала она, но ее бойфренд, режиссер-сценарист Чарли МакДауэлл (сын актеров Малькольма МакДауэлла и Мэри Стинберген), настоял пойти с ней. «Он поступил мудро, что пошел со мной, потому что, если бы меня кто-то узнал, я бы очень смутилась». 
Для Содерберга Мара имела «фактор Х, которому невозможно научиться, киногеничность, которая так нужна актеру. Моей работой было убедиться, что камера находится в правильном месте, чтобы запечатлеть, то, что она делает в кадре». «Для меня все это интуитивно, - признается Мара. - Я никогда специально не училась». Вместо этого она брала частные уроки у преподавателя по актерскому мастерству Боба Краковера («Я не люблю находиться в классе, это очень тяжело для меня») или училась в процессе. «Я считаю, с помощью каждой работы, которую я делаю, я учусь чему-то новому и становлюсь лучше, – говорит она. – Я надеюсь, что продолжу развиваться… Я бы не хотела применять только одну технику игры, потому что я не думаю, что это бы сработало для каждой роли».
В «Побочном эффекте» Мара примеряет на себя роль супруги неудачливого торговца информацией, которого играет Ченнинг Татум. Когда он возвращается из тюрьмы, полный энтузиазма вернуть некогда благополучную жизнь вместе, героиня Руни погружается в сильную депрессию, которую, по всей видимости, усугубляют лекарства, халатно выписанные доктором. Филигранную игру Мары подчеркивают неожиданные повороты событий и разоблачения, которые отдают должное Хичкоку с его сюжетными хитростями. Готовясь к роли, Руни разговаривала с психологами, встречалась со страдающими от депрессий, изучала онлайновые видео-дневники и даже посещала психиатрическое отделение Госпиталя Белльвью на Манхеттене. «Я думаю, каждый в какой-то степени страдал от депрессии, или, по крайней мере, так говорил, – рассуждает Мара. – Я тоже могу отнести себя к этим людям, во мне тоже накапливалось много страхов, потому что я была очень стеснительной. Но тяжелая клиническая депрессия – это совершенно другое, и я думаю, что никогда не смогу постичь, насколько ужасным это может быть». 
Содерберг говорит, что он был захвачен врасплох способностью Руни к перевоплощению, когда увидел фильм Социальная сеть своего друга Дэвида Финчера еще в незаконченном виде. В нем Мара играет обиженную и постепенно становящуюся сердитой, девушку Марка Цукерберга в мастерски сделанной открывающей сцене. Этот эпизод грозит перетянуть на себя весь фильм. «Ух ты, кто эта девушка? – спросил тогда Содерберг сам себя. – Она заявляет о себе очень сильно». И тем не менее, к актрисе с самого раннего детства прицепился неожиданно высокий уровень личной стеснительности. «Думаю, это частично стало причиной того, что я люблю играть, – объясняет Руни. – Я могу быть кем-то еще. У меня есть возможность выразить много всего того, что в повседневной жизни мне тяжело выразить». Ей нравятся роли «с изюминкой» по этой же причине: «Так легче избавиться от самой себя. Я больше предпочитаю спрятаться за характер. Это как обман на вечеринке! Не то, чтобы я ходила на вечеринки…» 
Но, конечно, вечеринки это часть работы актера из A-листа, и она приписывает все заслуги по созданию своего шикарного образа тесному сотрудничеству со своим другом, Райаном Хастингсом, который тоже привык держаться в тени. «Люблю его. Он очень спокойный и внимательный, мы сразу поладили». Вместе они придумали непреклонно монохромный образ на красной ковровой дорожке: балетный пучок и угольная челка как у Луизы Брукс, обрамляющая бледное ирландское лицо. Яркая помада и черные или белые вечерние платья со сложными вырезами и вышивкой от таких дизайнеров как Nina Ricci, Calvin Klein, Prabal Gurung и Riccardo Tisci из Givenchy. Для последнего она стала моделью, и с ним она увенчала благотворительную встречу Art Costume Institute’s gala в Metropolitan Museum для выставки «ПАНК: хаус в мире высокой моды». 
Для «Девушки с татуировкой» у меня было восемь разных премьер, это очень много фотоколлов. Ко многому нужно подготовиться. Причем, ты не просто должна появиться», – ухмыляется она по-эльфийски, демонстрируя ямочки. «Дело в том, что эта часть работы меня раздражает. Потому что я не модель, и не хочу ею быть. Я не пытаюсь быть иконой стиля. Мне просто не интересен этот мир. Но это не важно; или я буду сопротивляться, или просто должна принять то, что это часть моей работы, и я так же могу надевать вещи, которые мне нравятся, и которые дают представление обо мне. 
Фактически, она считает, что весь опыт на красной ковровой дорожке это «кошмар! Это практически паническая атака. Я не люблю даже, когда мне поют «С Днем рождения». Когда мы представляем фильм и все хлопают и приветствуют меня, то я сразу краснею. А потом я должна выйти на середину красной дорожки, и там эти фотографы, и все они кричат. И, обычно, на другом конце – вечеринка, так что даже в конце красной ковровой дорожки нет облегчения! Это как будто я должна перейти из одного своего кошмара в другой! 
Проходя незамеченной через бар «Иды» в Wythe Hotel в бруклинском Уилльямсбурге (один из районов Нью-Йорка прим. пер), одетая в толстый полосатый свитер, Мара – которую обычно атакуют пирсингованные хипстеры с татуировками дракона – говорит мне, смеясь: «Не думаю, что я достаточно крута для этого места». Мы минуту наслаждаемся силуэтом Манхэттена, и Мара уговаривает меня попробовать ее любимый коктейль Хот Тодди (разновидность глинтвейна прим. пер). Хотя она брала курсы барменов, на работе провела лишь один день: «Это было ужасно, - вспоминает она. – Очень социальная работа!» Она отказывается от моего предложения поужинать в очень модном в последнее время заведении в пользу вегетерианского корейского ресторана в безымянном районе в центре города, где мы снимаем обувь и наслаждаемся восхитительными капустными оладьями с грибным соусом, и она сравнивает качество жизни в Лос-Анджелесе и Нью-Йорке. По цене ее просторного дома в районе Silver Lake в Лос-Анджелесе тут она смогла бы себе найти «чулан в подвале без удобств». 
С другой стороны ее корни в Нью-Йорке. Она выросла во Вестчестере и пошла в колледж в городе. Она планирует однажды вернуться на восток. «Для меня очень много значат времена года. Запах осени или весны, с этим много связано». Она добавляет: «Для тех, кто любит подслушивать и подсматривать - я чувствую, что в городе я могу быть в одиночестве и раствориться. Я очень люблю это, потому что очень люблю бывать одна. Думаю, частично из-за того, что я как губка. Если я нахожусь в компании, то полностью выдыхаюсь, мгновенно впитывая эмоции окружающих. Если им грустно, то я принимаю это на себя, и могу почувствовать то же самое». И хотя это полезно для ее ремесла, она говорит что это «не так уж полезно для жизни! Если я пойду в магазин, например, то могу прийти домой без сил, подцепив чью-то грусть или стыд… что угодно. На самом деле, это влияет на меня. Мне необходимо найти способ отключать это, так я стану немного более защищенной». 
Мара описывает пасторальное детство в Бедфорде со своей дружной семьей (ее отец был одним из одиннадцати детей, и у нее 50 двоюродных братьев и сестер только с его стороны). Она вспоминает, что ее родной город был тогда «одним из городков с узенькой главной улицей, на которой находился центральный магазин и кинотеатр. Он был очень маленьким, очень спокойным. И если мы устраивали вечеринки всем кварталом, то лимонад стоял на самом краю дороги». Ее мать, тогда агент по недвижимости, брала ее с собой на большие рынки с антиквариатом в Бримфилде, Массачусеттсе, Стормвилле и Нью-Йорке («Весь мой дом обставлен вещами из эконом-магазинов») и на экспедиции по розыску домов – деятельность, которую Руни ценит до сих пор за развитие ее способности наблюдать. Ярким пятном в ее развлечениях детства был музыкальный театр. Она видела «Отверженных» по меньшей мере полдюжины раз, а «Богему» и того больше. Лирика и тематика последней, просветили ее, как девочку из пригорода, насчет взрослых проблем и заставили ее восхищенно содрогнуться от того, что может предложить Манхэттен. Но Мара говорит, что никогда не считала свой голос достаточно хорошим, чтобы выступать перед публикой. «Вот поэтому я и начала играть, - объясняет она. – Просто потому, что я не могу хорошо петь; так что это был как бы единственный путь к миру, который я люблю». 
Между тем мама Руни «всегда показывала нам старые черно-белые фильмы», вспоминает она, и знаменитые женские образы в фильмах таких как «Воспитание крошки» и «Ребекка» вдохновили ее не бросать занятия по актерскому мастерству. Но когда она выступала в роли вороны в постановке «Волшебника страны Оз» (ее старшая сестра Кейт, чья актерская карьера также расцветала, играла Страшилу), то «была так напугана выступать перед всеми, что не могла вспомнить свою единственную маленькую реплику… и это был конец моей театральной карьеры». Мара утверждает, что даже сейчас не переборола страха к выступлениям. «Я бы хотела когда-нибудь сыграть в пьесе, но нахожу это реально страшным. Я ненавижу быть на сцене». Для нее первый день на съемочной площадке «как первая неделя в школе: все эти новые люди… И я всегда нервничаю поначалу. Но, знаете, это мне так знакомо, что я уже привыкла». 
В студии, где Дэвид Симс фотографирует Мару для Vogue, на доске для вдохновения висит один из портретов Рудольфа Нуреева авторства Ричарда Аведона. Драматичные славянские контуры лица танцора, высокие скулы и миндальные глаза, мистическим эхом отзываются в интеллигентных и изысканных чертах Руни. «Камера ее очень любит, – доказывает Содерберг. – У нее потрясающее лицо, очень классическое, почти как из немого кино: очень фотогеничное». 
Хотя она быстро находит общий язык с Симсом, в целом Мара ненавидит, когда ее снимают, и даже не пытается показать очаровательные ямочки, которые образуются, когда она улыбается: «Почему я должна улыбаться «на камеру»? Мне это кажется неискренним. Я хочу улыбаться, только, когда мне весело. Так что знайте, если я улыбаюсь, то по-настоящему». Ее отцу с ранних пор с трудом удавалось поймать эту улыбку на кинопленку. Его четырехлетняя дочка, хмурый, «жутко мрачный ребенок» (как она сама признается), хотела наряжаться на Хэллоуин хромой подругой Хайди, Кларой из швейцарской сказки (рассказ Джоанны Спайри «Хайди: годы странствий и учёбы» прим. пер.), и позже была одиноким подростком – «мрачнее некуда» – кто сидел один на подоконнике в школьном кафетерии. 
После старшей школы горизонты Руни расширились, когда она стала членом Школы странствий и направилась в Южную Африку на четыре месяца, кочуя и путешествуя пешком через Эквадор, Перу, Боливию и Галапагос. «Это на самом деле, изменило мою жизнь, – вспоминает она. – Наука была всем, что нас окружало. Мы хотели читать книги местных авторов. На занятиях по истории мы изучали историю тех мест, где мы были. Это было потрясающе. После этого я не захотела идти в университет. А что мне оставалось делать – вступать в женские общества и студенческие кружки?» Но родители настояли на продолжении образования, так что она поступила в университет Джорджа Вашингтона перед тем, как перебраться в Нью-Йоркский университет, где она делила квартиру с очень дружной группой девочек из школы – все перебрались в колледжи Нью-Йорка—и которые ненавидели свое профессиональное образование. «Именно поэтому и еще потому, что нам был не интересен колледж, я не встретила ни одного нового человека. И я не преувеличиваю!» В итоге Руни заняла место в школе индивидуализированного обучения при университете, где она могла придумать свою собственную дисциплину. «В обычной школе не было вдохновения», — вспоминает она. Она взяла курс под названием «Письмо об Африке» и написала работу о детях-солдатах, что вдохновило ее поездку на континент в качестве волонтера. Она очутилась на работе в детском приюте Кибера, необъятных трущобах, в которых, если в это можно поверить, в нищете живет миллион людей на одну квадратную милю. «Это было очень… сюрреалистично, – вспоминает она свои первые несколько дней. – Я чувствовала себя опустошенной, беспомощной. Но это был невероятный опыт, и я связала потрясающими узами множество детей там». Вернувшись в Нью-Йоркский университет, она создала собственный план по созданию некоммерческой организации, которая сейчас называется Организацией помощи Uweza. «Я знала, что это не изменит всего положения дел там, но по крайней мере, я могла помочь нескольким детям, которые вырастут в любви и заботе». Организация Руни создала общественный центр детей Кибера. «У нас есть футбольная лига и журналистская программа и репетиторство. Мы не придумываем колесо, это не изменит сотни тысяч жизней, но это хотя бы что-то. И для тех детей, которые ходят туда и играют в там в футбол каждую неделю это значит многое». 
Насчет своей актерской жизни Мара добавляет: «Это как жить в таборе». Съемочная команда, все – мы как цирк на колесах. Ни для кого это не нормальная жизнь, потому что ты работаешь сумасшедшие часы, и ты находишься в этом маленьком мыльном пузыре. А потом все заканчивается, и ты двигаешься в другое место. Так что я начинаю чувствовать себя неспокойно, если нахожусь на одном месте слишком долго. 
Но на данный момент в ближайших планах нет кинопроектов, и Руни собирается отправиться в Африку и к ее Организации. «Я трудоголик. Я правда не знаю как отдыхать. Но это классное чувство, когда не знаешь, что будешь делать. Я просто хочу взять перерыв и не думать ни о чем. Я думаю, это хорошо для актеров, когда у них есть другие интересы. И я пытаюсь понять, что это за вещи». 

----- 
US Vogue, февраль, 2013 
Перевод Catherine специально для http://vk.com/rooney_mara